А.Никаноров КОЛЫБЕЛЬНАЯ МОЕЙ БАБУШКИ Не придет твой папа спать, Он не любит... Твою мать!.. Где-то носит... Мать твою!.. Баю-баюшки-баю... А.Никаноров Мы плавали в Индийском океане, И раз зашли на остров небольшой. На нас косились зло островитяне, А мы к островитянкам всей душой. Д.Винниченко. С.Михалкову посвящается Вдоль по улице Бассейной Шел в плаще и в шляпе серой Неприметный гражданин. Не высок, не низок ростом, Чуть сутул, лицо неброско, Не брюнет и не блондин, (Насторожен, цепок взгляд, Воротник плаща поднят) Был тот дядя при нагане, С красной книжечкой в кармане, С портативным диктофоном, С вшитым в лацкан микрофоном... ...Днем и ночью этот дядя, Позабывши про покой, По проспектам шастал, Глядя Сцены жизни городской. Занимали дядю сцены, Где ругали власть и цены. Всем понятно, дело в чем: Был тот дядя стукачом.
Д.Винниченко ПОЭМА ЭКСТАЗА Часть 2 Взял женщину. Увы - оргазма нет. Винища взял - а захмеленья нету. Зачем на этот глупый солнца свет Слетелись, словно бабочки, планеты? Зачем они кружат, как мотыльки, Отбрасывая тени нам на лица? Видать, они свихнулись от тоски, Видать, охота им опохмелиться. Видать, они иссохлись за века. В вращении своем неторопливом Сойдясь у Солнца, словно у ларька, Образовали очередь за пивом. Меркурий ждет. Венера - та горит, Земля и Марс ушли сдавать посуду, Юпитер-Зевс с Сатурном говорит При спутниках словами нецензурными. Молчит Уран. Он, паразит, с воблой. На хвост Нептуну сел Плутон пропитый... ...Одни кометы наглою шаблой Без очереди прут, сменив орбиты. Да, плюнув на космический уют, Планеты час свой ждут порою летней. С одиннадцати водку продают. У Солнца цикл - одиннадцатилетний.
Д.Винниченко ГРУСТНАЯ ПИРАТСКАЯ ПЕСНЯ Солнце к вечеру красно, и значит Завтра снова плывем за удачей, Помолитесь, друзья, чтоб послали ее небеса. Белый кит будет справа по борту, Черный кит будет слева по борту, Рыба-Солнце под килем, и над головой паруса. Мы выходим из гавани рано, Раздвигая форштевнем туманы, Знает только Господь, суждено ль нам вернуться назад. Чайка белая справа по борту, Чайка черная слева по борту, И семь футов под килем, и над головой паруса. Нас швыряют враждебные силы, Окружают Харибды и Сциллы, Стаи змеев морских, и манящих сирен голоса. Тучи белые справа по борту, Тучи черные слева по борту, Зубы рифов под килем, и над головой паруса. Но свой путь выверяя по звездам, Мы зюйд-вестом плывем и норд-остом, И от встречного ветра устали слезиться глаза. Волны белые справа по борту, Волны черные слева по борту, И пучина под килем, и над головой паруса. Мы плывем, дней и лет не считая, И вернуться домой не мечтая, Только в море уйдет, кто для моря на свет родился. Белый ангел по правому борту, Черный ангел по левому борту, И ядро под ногами, и над головой паруса. Д.Винниченко. А чуда, как всегда, не ожидалось, И не пришло. И не моя вина, А было только: сильная усталость, Да старый стол направо от окна, Да древняя никчемная привычка Стараться что-нибудь зарифмовать, Да папиросы, пепельница, спички, Да неизменно чистая тетрадь. А в комнате порядок образцовый, А за окном в домах - ни огонька. Лишь только в предрассветной мгле свинцовой Далекий гул колес товарняка. Четвертый час. Не время и не место. Свет погашу, и расстелю постель... ...А вдруг сейчас ночную тишь подъезда Разрежет резкий скрип дверных петель, И шум шагов по спинам лестниц сонных, Дверь на звонок открою, и тогда... ...А утром на губах твоих знакомых Есть горький привкус - давняя беда. Сегодня я, наверно, не засну - Я слушаю подъезда тишину. Д.Винниченко. Тут плач - не в плач, глаза сухи, А дом наполнен сквозняками, И сплетен злыми языками, Но тут рождаются стихи. Январь на улицах глухих, В их голосах звучит угроза, А глупость крепнет от мороза, Но тут рождаются стихи. Сидишь над кучкой рифм плохих, Есть алгоритм, но силы нету, Чтоб разрешить задачу эту. Но тут рождаются стихи... Куда мне до парней лихих - Я склеен из другого теста. Но тут рождаются стихи, И все становится на место.
Д.Винниченко. То арфами, то трубами, То голосами грубыми Желают счастья трудного, Желают счастья - грудами, Размеренного, вечного, Как глупость, бесконечного, Хозяйственно-беспечного (деньгами обеспеченного), Служебно-поэтапного, Коврового, эстампного, Общественного, личного, Ну что вам всем приспичило? Ведь коль беда не выучит, Так счастие не выручит. Поменьше бы, попроще бы, Полегче бы, поплоше бы, - На грошик - пару грошиков, Да метр на метр жилплощади, Не в хлебе ли, Не в небе ли Видали, да не ведали. ...А счастье - сродни небыли: Его и сроду не было.
Д.Винниченко. Я был в Москве, в Казани, в Воркуте, От всех тайком я за кордон мотался, И кто бы в тех краях мне не попался, Расспрашивал я всех об ММТ. Сказал охотно пропитой мужик, Отрыгиваясь водкой и капустой: Я ни шиша не петрю, Джим, в искусстве, Но ММТ, скажу я, - это шик! Я на приеме был у короля, Людовика какого-то такого. Сказал он мне, степенно и толково: Ваш театр, ребята, - это О-ЛЯ-ЛЯ! На грудь мне как-то слезы пролила При выходе из суперкинозала Звезда из Голливуда, и сказала: Ах, Джимми, если б ваша я была! И, наигравшись в силовой хоккей, По русски брякнул Филька Эспозито: "О, дьети сьюкины, о, паразьиты, О, мольодцы, о, ЭМЭМТИ, О КЕЙ!" Спектаклем прошлогодним поражен, Дружок мне по-простецки признавался: Я б в ММТ великий записался, Когда б я не было просто Элтон Джон. Покорный и индейке, и судьбе, Штаны в киче Бутырской протирал я, И зависть слышал в крике генерала: Эх, ваш театр, да в наше КГБ! Но лишь одно понять я не могу, Спектакли ставя каждый раз на шару: Ну если нас земной так любит шарик, За что же нас ругают в КГУ?
Д.Винниченко. БАЛЛАДА О ПРИЗЫВНОЙ КОМИССИИ (Из личных наблюдений) Письмо в город Николаев - Южно-Бугский лиман Здравствуй, мон шер Василий, Здравствуй, мон шер Андрей. Хочется с жлобской силой Прижать вас к груди своей. Капнуть слезой для виду От невеселых дум, Что-нибудь из "Флюиду" Просепетить в дуду, Хочется ливу и лайфу, Хочется капельку шоу Вам прислать в Николаев, Чтоб было и там хорошо. Весеннее солнце сладостно Миру кричит: "Камрад!" И я просыпаюсь радостный - Сегодня в военкомат. От чести возложенной миссии Ликует моя душа. Иду я на медкомиссию (По правде сказать, не спеша). И в день лучезарно-немыслимый Мне в белых халатах мужи Вдруг скажут: "Балдеешь, отчисленный - А ну-ка теперь послужи!" Ну что я вам сделал плохого? За что столь жестокий суд? ...И вот я иду к военкому, (Точнее, меня несут). Вцепившись в дверную ручку, С него не спускаю очей, А он глядит в закорючки Смотревших меня врачей. И вдруг, прочитав все строки, Орет, затуманив взор: "Катись отсюда, дистрофик, И армию не позорь!" Как можно? А вы не врете? А можно, я сам посмотрю? - То невропатолог-тетя Спасла от разлуки семью. И рад я сегодня не в меру, Что кроме стихов и слез, Имею синдром Меньера И шейный остохондроз. Беру телефонную трубку, И рубка дрожит в руке. - Волнуясь, звоню я другу, Живущему невдалеке. Сегодня и он, окрыленный, Папашу припомнив, и мать, Идет по повестке в районный, Вахитовский военкомат. Андрюша, мой друг бородатый, Ты влип, что уж тут говорить, Ужель и тебя супостаты В солдаты решили забрить! А ты оказался без лапы, И твой древний Белый Билет Видали врачи-эскулапы В сортире за давностью лет... ...Звоню. Где Андрей? - Он в больнице, - В ответ произносит жена. - Больница ему открутиться Помочь несомненно должна. Но все же, за друга тревогу Совсем не рассеял звонок. Жене я сказал: слава Богу. Себе я сказал: дай-то Бог. ...Как ни старались нас забрать, Мы не дались, ...!
Д.Винниченко. ГОРОД Морщины улиц иссекли лицо, Подернутое пылью ледяною. И тишина замерзшая лесов Испуганно встречает тишиною. И даже днем дают тень фонари, В труде бесцельном прожигая нити. Им не понять: гори иль не гори - Из хаоса гармонии не выйдет. И каждый вечер, завершив наряд Промозглою неоновою тушью, Ты совершаешь свято, как обряд, Свой шаг - из простодушья в равнодушье. Как эфемерен твой бетонный кров, Теплом не согревающий прохожих, Ты, верно, до сих пор простить не можешь Им глупую и верную любовь... Ты разбиваешь звуки на оттенки, Ты жизни учишь - так заведено. А у меня четыре голых стенки, И на зиму заклеено окно.
Д.Винниченко. ДВОР Переплетом оконным мой двор рассечен пополам, Но его половинки не спорят по зряшным делам. Ведь не знает мой двор, в крупноблочный квадрат заключен, Что он сотнею окон сто раз пополам рассечен... Д.Винниченко. ПОРАДИКОЛИЧЕСКАЯ ПОЭМА (подражание А.Вознесенскому) Сердца выдувают Горнисты парадику. По ним бабы млеют, Но чаще - по Радику! Жил некогда Радик - Суконский смутьян. Дул водку как воду - Но в пьянь не был пьян. А все же был рад Лобачевскому садику, Чтоб девушек снятых Похлопать по задику.
Д.Винниченко АЛЯСКА Здесь компасы врут, здесь окончились карты, В безмолвии белом затеряны нарты, Собаки и лица затянуты в иней, Цинготные зубы жуют мокасины, Удача предсмертным кончается стоном, Холмом ледяным за замерзшим Юконом, Песок золотой, гласу холода внемля, Из рук полумертвых стекает на землю, Здесь, сердцем словивши свинцовую долю, Старатель с чечако меняется ролью. А выживший чудом, свихнувшись от риска, Штаны заложил за бутылочку виски. Но алчные души и глупые души Над мертвыми шурфами золото кружит. Рулеткой судьбы поднимаются ставки, Лесами крестов обрастают заявки. Но время идет, и с железной отвагой В снега век двадцатый врезается драгой, И, зубом алмазным в мерзлотах шуруя, От праха глупцов самородки фильтрует. И "форды" под пломбами, в ядерной гонке, С рудою урановой прут по бетонке. И спутники гонят точнейшие карты... ...В безмолвии белом стоят мотонарты С заглохшим мотором оранжевым гробом... Геологи спят мертвым сном под сугробом.
Д.Винниченко ЗАСТОЛЬНАЯ ПУЛЬСАРСКАЯ (Подражание МИФИческой) Я пью за нашу кровлю, За труд, что на здоровье Оставил несгладимые следы, Разливку, кракошлепку, Подноску и размотку, И за ведерок выжженых ряды. Я пью за это лето, За битум перегретый, Что паром просочился в нашу грудь, Техническую воду, И ясную погоду, И за дожди, что дали отдохнуть. За денег пропиванье, И на ушах стоянье, И за в начальство брошенный кирпич, За драк энтузиазм, И за баллоны с "МАЗа" Которые так любит наш Ильич. За утренние ветры, За толь в сто двадцать метров, И за подъемник, что его поднял, За дуру тетю Клаву, За Меркуля-шалаву, Который крышу все-таки принял.
Д.Винниченко На небе солнце, но пока Его скрывают облака, И ветер нежен, и чуть сух, И нет забот, и пахнет лесом, И птичий гомон смел и резок, Как будто вправду мы в лесу. Но день идет, уж стал густым Прозрачный воздух, запах мяты На городские ароматы Сменил автомобильный дым. То город встал, и полетел, Сменив рассветное блаженство На звон трамваев, совершенство Обводов самолетов. Он хотел Меня в то утро пробудить, поднять Гудком побудкой, матерщинным прессом, Он укачать хотел меня "экспрессом" (экспрессии ему не занимать). И я поддался, я стерпеть не смог И утренний поток таких же шалых, Слегка от давки злых, веселых малых С окраин в самый центр меня увлек. Я шел в толпе. На солнце и в тени Вздыхал, шатался, матерился где-то, Но вдруг очнулся в дверях факультета, Где быть осталось считанные дни. "Никчемен". "Неугоден". "Нет - не наш". "Я фака часть!" - "Нужна ему параша..." ... И я, кивнув вахтеру дяде Саше Стал подниматься на второй этаж. Да, слава Богу, не единым хлебом Я эти годы жилился, но жил. Вы, этажи, протянутые в небо, Где я влюблялся, сочинял, дружил, Когда вернусь, не крикните: "Не ждали!" Не пропаду... Где мы не пропадали...
Д.Винниченко ...Музыка все тише и тише, Гаснут натруженные фонари, Но слышишь: "Аве Мария". Это - в жизнь откроем глаза, Где дел невпроворот, Где много путей назад, И много путей вперед. Но что-то живет в нас, И, сами себе не веря, Мы ломимся подчас В распахнутые настежь двери. Мы бабочкой бьемся в стекло, Стремимся к смертельному свету... ...Откуда к нам это пришло? Нет на вопрос ответа... Мы стали? Нет, были всегда такими, Простыми и добрыми. И, значит, совсем не беда, Что нас неприятности доняли. И плюньте на атомный спор: Страшных Судов не будет; Но ведь знает Господь, Что мы хорошие люди. И жизнь хороша вокруг, И до глупого неповторима, Когда услышишь вдруг: "Аве Мария"...
Д.Винниченко АНЕКДОТ "Аврора" в Питер не войдет, Заря над городом не встанет, Семнадцатый не грянет год Багровым северным сияньем. Корнилов твердою рукой Сотрет основы конституций, ...И поплывут Невой-рекой Кто не поспели с революцией. ...Потомка-археолога рука Найдет причину, вескую и броскую: Ведь заводилку от броневика Продал и пропил проститутка Троцкий. А.Митюшкин. ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ - Поехали! - сквозь шум помех и двигателей донесся до восхищенных землян голос Гагарина... ......... - Земля! Вижу землю! Два огромных материка, соединенные перемычкой, практически от полюса до полюса!.. Это новая часть света! Предлагаю назвать ее Новой Россией!.. ......... ...Тогда, в 1492 году, каравеллы Колумба погибли в Бермудском Треугольнике.
Д.Винниченко "АВРОРА" (вступление к поэме "Мировая Революция") ...Ломя январские заструги, Форштевнем жесткий лед грызя, Она взяла Манхеттен в руки, Шестидюймовками грозя. Взяла, как видно, неспроста. Цепь небоскребов поредела, И сталь Бруклинского моста Под килем смачно прохрустела... * * *
Д.Винниченко ПОЭМА ЭКСТАЗА Часть 1 Прощайте, внебрачные связи Прощайте, хмельные дела. Теперь, в разрешенном законом экстазе Сплетутся уста и тела. Мой милый друг! Когда порою Матримональные мечты Твои глаза застят, не скрою, Как глуп тогда бываешь ты! Мечты, мечты! В чем ваша сладость? Губить бунтующую младость В кругу семьи... Кто духом слаб - Тот семьянин и трижды раб. Поверь, мон шер. светлы надежды, Но цыгель, цыгель, ай люлю! А потому подумай прежде Чем с ходу брякнуть: "Я люблю! Голубка, рыбка, весь я ваш!" - И прямиком тащить в шалаш. Я соглашусь: жить в браке славно. Кольцо на пальце, кажду ночь Жена сполняет долг исправно. (Она и каждый час не прочь, Но далека от притязаний). Но где любовь? Где жар лобзаний? Где сладкий миг внебрачной связи? Оцепенение в экстазе? Где шорох платьев, треск крючков? Где ты, корсета писк рессорный? Сплетенье тел в ночи бессонной? Где говор пьяных ямщиков, Что вас из дальнего двора Везут с мамзелью в номера? Ах, номера Царевской Стрельни! Мрак, вздохи, белизна перин, И тот изысканно-постельный, Ликерный запах балерин... А те детали туалета, Те, что Жизель или Одетта Забудут утром, так спеша, Что и не спросят ни гроша... А ты, устав от страсти пылкой, Еще валяясь в неглиже, Возьмешь шампанского бутылку, И к ней "Женитьбу" Бомарше, И так читаешь, попивая, Грусть от соитья развевая... Семья. По праздникам сто грамм. А больше выпросишь едва ли. А помнишь, друг, как тарарам По кабакам мы учиняли? Блестит в тарелочках икра, Шестерки тащат осетра, А мы мешаем пиво с водкой В чепке Арбузовки, Подлодки. Агдама, сладкого, как грех, С кем мы на брудершафт не пили? А рано утром, сдав бутыли, Мы снова потчевали всех. К чему вопросы: быть или не быть? Мы пили, пьем и вечно будем пить. Пойми, мон шер, что ты теряешь, Примерным семьянином став. Коль в браке жизнь за жизнь считаешь, То ты, мон шер, сто крат неправ. Караты, карты и кареты, Миньеты, мирты, менуэты, Славянский хор,"Лучина", Бах, Дуэль, следы любви на теле, Архиритмичный скрип постели, И вкус "лафита" на губах, Попойки, блядки, кутежи... Пойми, мон шер, вот это жизнь!.. Коль хочешь ты на самом деле Петлю на шею повязать, Коль хочешь больше не мамзелей - Жену удоволетворять, - Не откажу тебе в советах: Раз: не кусайся при миньетах. Два: не страшно, как таковое, Невоздержанье половое. Три: проявляй патриотизм; В постеле будь к жене поближе. Не возбуждай, не засадивши, А, засадив, не суетись, И перед связью половой Свой средний палец с мылом мой!.. Ну что ж: ты сам того хотел. Так не останься не у дел - И выпей водочки на тризне По старой холостяцкой жизни. Да пьян не попадись жене: Ужо под хвост закатит перцу... А, впрочем, длань кладя на сердце, Не верь, мон шер, моей брехне... Живи, и радуйся судьбе. Я так завидую тебе! * * *
Д.Винниченко ...С поездки вернувшись на прошлой неделе, Жену я застал с незнакомцем в постели. "Ну что, хороша?" - я спросил между прочим. И честно сказал незнакомец: "Не очень..." Д.Винниченко ОДА КНЯЗЮ О, собутыльник мой, о, старый добрый Князь! Твое лицо в следах былой отваги Как рад я видеть в дни, когда, томясь, Хочу глоток хмельной отведать влаги. Поверь, о Князь, мне страшно дорога, Дороже жизни и всего на свете Твоя, слегда дрожащая, рука, Несущая ко рту стакан "колхети". Воспоминаний старых не избыть За сотню лет, а, может, и за тыщу. О, Князь родной! Как хочется испить С тобою мне дешевого винища. Поверь, мой друг, настанут времена Свободы. И в великом вдохновеньи Мы наберем и пива, и вина, И надеремся до остеклененья. Как будет сладок наш благой порыв! И, отрешившись от всего земного, Душой к высотам звездным воспарив, Мы с неба облюем соседа злого. Мы будем жить, играя и искрясь, Забыв в хмелю о пакостях постылых. Да будет так, мой старый добрый Князь. Да будет так, мой верный собутыльник.
Д.Винниченко СИЛЬВЕРСТОН Для этого не надо быть поэтом, Чтоб на шоссе, залитом лунным светом, Увидеть в треках лунного бетона Серебряные камни Сильверстона. А поутру серебряные камни Погаснут в желтом лондонском тумане И в желтой мгле, юзя по шинной гари Вслепую не отыщет путь "Феррари". А остальные пронесутся мимо, От зрителей кровь скрыв завесой дыма. И лишь луна в ночной туманной маске Покроет повороты красной краской. * * * * * * ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОПУЛЯРНОЙ ПЕСНИ Пока живут на свете стукачи, Не думай, не молчи и не кричи: "Какое небо голубое!" ...А мы лежим на нарах трое. На стукача не нужен нож - Его и танком не проймешь, Он делает, что хошь.
Д.Винниченко СОПЛЯ И НОС басня Моей теще, Эре Яковлевне посвящается Зеленая, как травка на лужке, При вздохах хлюпая, и где-то там играя, В верховьях носа, в тихом уголке, Сопля сидела, силы набирая. Сидеть бы дуре, мнений не иметь, Молчать, как все порядочные сопли, Ан нет - на положении особом Себя сочла. И тут давай шуметь: Мол, здесь темно, здесь роста нет культуре, А там, снаружи, к творческой натуре Подход не то, что здесь: не беспардонный. Плененная житухой закордонной Свободы слова, дура, захотела, И гнусным криком всполошила всех: "Там красота, там виски, там успех, Недели там горят экраны теле, Работают мотели и бордели, Вот где разврат, не то, что здесь, а запах! Как сладостно гниет буржуйский Запад!" И, прославляя штатское житье, За днями дни, сопля вовсю вопила. Но мозг сказал: "В корягу утомила. Нос, разберись, да выкини ее!" Ей нос наружу выбраться помог. "Ну вот, ты и свободная, покеда!" - Ей рот сказал. А кирзовый сапог Размазал диссидентку по паркету. .............................. .............................. Ты хочешь быть свободной? - Что же, будь. Ты хвалишь Запад? - Что ж, хвали ретиво. Будь хоть соплей, но только не забудь: Нельзя свербить в носу у коллектива.
А.Погибенко У пегой коровы о длинных рогах Мечта завелась о душистых стогах. Но только она завелась задарма, Из веток срубили корове корма. Корова взревела от свинства такого, Вконец разобиделась рева-корова, Едва лишь поленницу первую съела, Как сразу на центнер она похудела, И вместо сметаны и сливок народу Дает она только обычную воду. И ходит молва, что на будущий год Корова работать свиньей перейдет. Всеядность свинячья известна давно: Свинья переварит любое говно!
Д.Винниченко А.Погибенко посвящается Ты помнишь, Алеша, физфак с недоделками, В слезах и чернилах родной деканат, Вестфак, знаменитый умов посиделками, И Джима, нажратого "Винсом" в умат, Стихами набитый плотней, чем зачетами, С оторванной ручкою черный портфель, Дорогу к физфаку. бетоном мощеную, Ночного "духана" солярную прель. Ты помнишь, Алеша, страду театральную, На "Яльчик" дорогу, на шее рюкзак, Ты помнишь, Алеша, тоску ирреальную У старого друга в собачьих глазах. Ты жизнь нашу помнишь, простую и дивную, Гитарный напев и скандальный успех, Как спели мы песню свою лебединую, Младенчески вскрикнуть еще не успев. Что толку кричать, что безудержно злиться, И, право, намного в том нашей виды, Что в новую жизнь и на новые лица Мы можем глядеть только со стороны. Ты помнишь, Алеша, ночную бессоницу, И строк торопливых чернильный прибой, Когда все сбывается, верится, помнится, И где-то в душе ты доволен собой! Душою, то наглою, то оробелою Ты то ненавидишь, то плачешь, любя. И черная правда сшибается с белою, И лучшие женщины любят тебя. Сменяются залы, увы, коридорами, А сцена - подвалом, три метра на три. Все минуло, кануло в Лету, в историю, Но пишется, пишется, черт побери... * * *
Доволен я суконскою судьбой! В минуты хмеля здесь я был самим собой! И пьянствовал, и был уверен в том, Что не снесут вовеки этот дом. Суконка! Ты мечтателей приют, Где "с радости", "с тоски" и просто пьют. Здесь нет ни дураков, ни подлецов, Ты станешь дом-музей в конце концов. Джим, 3.09.82
Д.Винниченко Любите друг друга, хоть это порой и непросто. Любите друг друга - без дрязг, без вранья, без прикрас, Любовь может быть громовой иль келейно неброской, Но только любите - и жизнь вам сторицей воздаст! Любите друг друга - хоть свято, хоть трижды греховно, Любите друг друга, но помните только: любовь Бывая судом, что верховнее всяких верховных, Бывает и даром, что выше всех прочих даров. Обнять - пустяки. Вот понять - несравненно сложнее. Влюбиться легко. Вот любить - не всегда по плечу. Любите друг друга - но только взрослей и умнее... (Простите, друзья, что по-менторски как-то ворчу - Я тоже люблю, правда, может, немного нескладно, Не в срок, второпях, и, увы, неизвестен финал, Но все же люблю. Как мучительно это и сладко!..) Любите друг друга, да так, чтоб никто не отнял! Любите друг друга. Дыханием нежности грейте, Любите друг друга. Умейте сквозь слезы и страх Все время прощать. И прощаться на время умейте! Умейте встречать, даже если по горло в делах. Любите друг друга - хоть глупо, хоть просто, хоть сложно. Любите друг друга - минуты, недели, года... Любите всегда! Это трудно, но это возможно, Любите всегда. Я прошу вас, любите всегда!
Д.Винниченко А.Погибенко Р.Нарыков Совсем как штаты южные Суконные, Подлужные, - Кривые, кособокие, Хромые и убогие. Там самосадом с коноплей Дорожки поросли, Встречал с иконой люд честной Трамвай с Большой Земли. Там в ранчо над Казанкой Жил славный парень Том, Он с Бекки-хулиганкой Стер не один коттон. Он с беглым негром Джимми Сносил семь пар вибрам, И превратил в малину Свой старенький вигвам. Наш старый дом, Хорошо нам будет в нем. Наш старый дом, Хорошо нам будет в нем. Звучат над Миссисипями Гудки буксиров сиплые... И бурлаки над Волгою Заводят песню долгую О том, как старый Томми, Продавши свой коттон, Купил Марк Твена томик, Но мы молчим о том, О том, как славно в баре Чего-нибудь кирнуть, И на воздушной шаре Всю землю обогнуть. Про жизню нашу клевую Поем мы песню новую, Ведь все, что в дом приносится, В стаканы сразу просится. Наш старый дом, Хорошо нам будет в нем. Наш старый дом, Хорошо нам будет в нем... * * *
Д.Винниченко. Мела по комнате метель, Метался ветер, полон злобы, По рамам, вырванным с петель, По стекол режущим изломам. Он жестким инеем покрыл Ряд корешков на полке книжной, То затихал, то снова выл На контроктаве самой нижней, Качалась лампа, по пустым Углам отбрасывая тени, И бились нотные листы О промороженные стены. Машинки шрифт был льдом зажат, И в мертвой снежной оторочке Страница плакала, дрожа Недопечатанною строчкой. А снег все шел, он был густой, Он то ложился тяжкой стынью На плечи вешалки пустой, А то влетал в шкафы пустые, То забирался под диван, То взад-вперед гонял с налета По полу баночку румян, Забытых в суете ухода. И все кружилось без конца, И ветер хохотал и плакал Вокруг дешевого кольца. Небрежно брошенного на пол... Под утро стихло. На стекле Зимой оттиснутые штампы, Пять слов записки на столе И свет не выключенной лампы. * * *
А.Митюшкин С О Н Памяти Эдгара Аллана По "Читатель извинит меня; ибо, вероятно, знает по опыту, как сродно человеку преда- ваться суеверию, несмотря на всевозможное презрение к предрассудкам". А.С.Пушкин Всякий раз, когда север нагоняет тучи и по стеклу начинают ползти мед- ленные капли осеннего дождя, мне вспоминается эта история, история ничем, казалось бы, не примечательная и в то же время невероятная. Кому как. Я не знаю, чем ее можно объяснить, да и, честно говоря, не пытаюсь этого делать. Я привык к ней, и иногда мне начинает казаться, что я знал ее всегда, с самого детства. Она стала для меня такой же привычно-волнующей, как старая любимая книга. И, быть может, поэтому, когда я вспоминаю ее, мне почему-то чудится запах заскорузлого от времени, ломкого, пыльного книжного корешка... * * * В тот октябрьский вечер я не ждал никого. В такие промозглые вечера все порядочные люди сидят дома и занимаются разнообразными любимыми делами. Это понятно - погода располагает. В таких случаях я всегда представляю себе монументально-идиллическую картинку: от Москвы до самых до окраин народные массы пишут мемуары, воздавая дань приступу графомании, раскладывают пасьянсы, предварительно посидев на колоде, ищут кружку, чтобы со своей старой няней выпить с горя и занимаются многими и многими прочими класси- ческими занятиями. И уж конечно никому не приходит в голову под пронизываю- щим ветром и проливным сеющим дождем таскаться по гостям. И слава Богу. В такую погоду все мы становимся домоседами, и имя нам - легион... Я тоже не исключение. Более того, хотя я и не причисляю себя к числу мизантропов, во мне все-таки дремлют задатки демофобии, и в такую погоду они обычно пробуждаются, чем напоминают мне рецидивы радикулита. В таких случаях я плюю на неотложные дела и с облегчением откладываю их на неопре- деленный срок. И, как всегда, мне хочется сунуть ноги в меховые шлепанцы, заварить крепкий горячий чай и вытащить из романтической кладовой, какая есть в любом достаточно старом доме, дряхлую подшивку старинного журнала "Нива". А потом расположиться в глубоком кресле, пододвинуть поближе дымя- щуюся кружку и перелистывать эти журналы, проникаясь постепенно неким ностальгическим чувством, похожим на светлую печаль. В такие минуты чувствуешь себя особенно умным. Хочется, временами отрываясь от ломких страниц, дать абстрактному собеседнику мудрый в своей обтекаемости совет, или резонно заметить что-нибудь, или просто разглагольствовать длинно и немного нудно, полузакрыв глаза и делая плавные движения правой рукой... Есть во всем этом что-то от Диккенса или Вальтера Скотта... Итак, в тот октябрьский вечер я не ждал никого. Я сидел у приемника, и, прихлебывая упомянутый выше крепкий горячий чай, рассеянно слушал пере- дачу о происках международной реакции. В дверь постучали. Чертыхнувшись и подавив в зародыше пароксизм демофобии, я поднялся и побрел открывать... Это был мой старый знакомый, некто P. Я не видел его года три, с тех самых пор, как он, окончив с грехом пополам из-за своего разгильдяйства ка- федру физиологии, устроился в какое-то богоугодное заведение научным работ- ником. Он мало изменился. Все такой же маленький, бородатый, противный до чрезвычайности и, тем не менее, ужасно ("Патологически!") обаятельный, он заключил меня в свои мокрые объятия. Мы облобызались... Конечно же, он сразу и безраздельно овладел инициативой в нашем разго- воре. Я не успевал кипятить и подтаскивать чай, а он, немилосердно чадя "беломором", исторгал из себя одну историю за другой. Суть их сводилась к тому, что работой своей он доволен и что ему, Р., под руководством его де- мократически настроенного патрона уготованы там молочные реки и кисельные берега. Изредка он смолкал, чтобы раскурить потухшую папиросу, и тогда я робко пытался влезать в этот нескончаемый монолог, напоминая наши былые студенческие проказы, общих знакомых обоих полов, наши былые литературные потуги и прочие истории, свидетельствующие о моей хорошей памяти. Но едва только я запинался, как Р. мгновенно подхватывал эстафетную палочку и, за- цепившись за какую-нибудь малозначащую деталь, уводил тему так далеко, что я только удивлялся богатству и гибкости его ассоциаций, плавно и без малей- шей натяжки возвращавших его к байкам о своем институте, о своей работе, о своих знакомых по общежитию - "братьях-рамоликах"... Я смотрел на его довольную физиономию, на задорную бороденку, на ма- ленькие, вечно бегающие глазки, которые нагловато и весело щурились под толстыми стеклами очком и сам невольно расплывался в улыбке. Все-таки здо- рово, что он приехал. Сто лет ведь не виделись. Прошлое оживает... За стеной стонал и метался октябрьский ветер, провода гремели и бились о мокрые голые ветки. Тянуло от окна. Стемнело. Я поднялся и задернул зана- веску. - А вот слушай, - трепался тем временем Р., - моя дежурная рассказ- ка... Я предложил патрону подать петицию в соответствующие инстанции: так мол, и так, по многочисленным просьбам медицинским работников и за большие достижения в теории и практике медицины присвоить великому хирургу Пирогову звание Героя Социалистического Труда... - Он сделал паузу и добавил с видом фокусника, извлекающего из шляпы зайца: - Посмертно! Это была, конечно, не бог весть какая шутка, но он так непосредственно восхищался собственной изобретательностью, так живо изображал реакцию шефа, что я сам заражался его весельем, завидовал ему, искусному рассказчику, и слушал, слушал... А время шло, отмечая свои равные промежутки хриплыми ударами старых часов, ветер за окном то стихал, то снова начинал раскачивать деревья и бросать в стекло пригоршни дождя... В конце концов я неожиданно для себя зевнул, да так самозабвенно, что Р. сразу осекся, вопросительно глянул на меня, на часы и рассмеялся. - Да... - сказал он. - Ладно, показывай мне мое лежбище... Я ушел в кладовку за постелью, а когда вернулся минут через пять, неся в охапке подушку, одеяло и старый тулуп, то почувствовал, что в настроении что-то изменилось. Р. сидел с остановившимся взглядом, как будто прислуши- вался к себе. Как будто он чего-то напряженно ждал или только что о чем-то вспомнил. О чем-то неприятном. Заметив, что я смотрю на него, он с хрустом потянулся и скорчил мне рожу. Показалось? Я разложил на полу тулуп, постелил сверху одеяло, устроил подушку, достал из шкафа еще одно одеяло и бросил туда же. - Вот, располагайся. - Слушай, - сказал Р. - Давай еще посидим... Чай там не иссяк? Я пожал плечами. Ради бога... Чаю еще полным-полно... Р. снова завел свою шарманку. Рассказывал он по-прежнему азартно, не- ожиданно для себя самого изобретая новые повороты мысли, но мне уже поче- му-то чудилось, что он делает это как бы по обязанности. Меня пронзила страшная мысль, что все его занимательные истории, все мои спасительные "а помнишь?" сейчас кончатся и наступит время проверки наших истинных отно- шений. Быть может, и он понял это, подумал, что зря приперся ко мне, что этот наш веселый вечер движется только инерцией нашей прежней дружбы и мы, в сущности, давном-давно не нужны друг другу... Понял - и теперь просто из вежливости старается, чтобы я об этом не догадался... Продолжает это показ- ное веселье - ради меня... Я похолодел, я опустил глаза, вертя в руках кружку с чаем. Теперь я не столько слушал его, сколько старался, чтобы тот не прочел на моем лице мои мысли. Мускулы лица заныли от беззаботной улыб- ки, удержать которую теперь потребовались физические усилия... Дожили. Сидим, как два идиота, и усиленно скрываем друг от друга одно и то же... Мне стало противно. Р. невзначай глянул на меня, всмотрелся внимательнее, потом перевел взгляд на часы. - Слушай, я тебя уморил, - сказал он. - Давай, что ли, спать... Я растянул губы в усталую улыбку и зевнул. - Давай... Я встал и пошел в коридор - закрывать на ночь дверь. Накинул крючок. Вернулся в комнату. Р. стоял посередине со штанами в руках. На его лице бы- ло выражение, похожее на отчаяние. У меня остановилось сердце. - Ты знаешь, а я ведь спать не хочу... - виновато, словно признаваясь в преступлении, сказал Р. У меня гора с плеч упала. Он просто спать не хочет, выспался, навер- ное, в поезде... Потому и болтал до полуночи, пока не заметил на моей роже отражение моих мыслей... Все понял, наверное... Я ощутил дикий стыд и по- чувствовал, что краснею. Черт, неловко как получилось. Я взглянул на него. Вгляделся внимательнее... Ого... Нездоровый румянец, глубокие мешки под глазами, явно воспаленными от бессоницы... Спать он не хочет. Да у него что-то случилось, это ясно, а я, мизантроп хренов, только сейчас допер... Наши глаза встретились. Р. неопределенно пожал плечами и криво улыб- нулся. Затем отшвырнул штаны и опустился на скрипнувший стул. - Что с тобой случилось? Кажется, интонация вопроса мне удалась. - Не могу разобраться... Я ждал. Р. сидел, затолкав в рот полбороды и жевал ее, не думая, види- мо, о том, что делает. Он сразу сник, изменился за эти несколько минут, сгорбился и смотрел в одну точку остановившимися глазами. В нем появилась какая-то сосредоточенность, как у людей, которыми владеет навязчивая идея... Таким я его никогда не видел. Плоть бодра, но дух немощен... Выж- женный какой-то изнутри. Словно подбитый танк... Он, наконец, решился. Взглянул на меня, открыл рот... Набрал воздуха... Потом закрыл рот и вновь откинулся на спинку стула. Было ясно, что он не знает, как начать. Видно, уж очень странная история... - Слушай, - наконец, сказал он. - Ты веришь в переселение душ? Я обалдел. - То есть, я не то... - Он смутился и похлопал себя по карманам в по- исках папирос. Я подал ему пачку. Было ясно, что начал он совершенно не так, и теперь не исключает, что я сочту его за ненормального. И клянет себя за спешку. Мы долго молчали. - Ты не помнишь, как древние объясняли причину сновидений? - медленно спросил он и выжидательно посмотрел на меня. Я вспоминал. Хм... Сновидения?.. И его оговорка насчет переселения душ... Как там было у древних? Человек спит, душа вылетает и странствует по свету. Или где она там странствует? Все, что с ней происходит - это и есть сновидения. Так? - Умгу... Понимаешь, я не смогу тебе ничего объяснить, я и сам ничего не понимаю!.. - Он ударил кулаком по колену. - Просто год назад приснился мне один сон... Чтобы человек так маялся из-за какого-то сна, да еще год назад увиден- ного? Ничего не понимаю. Впрочем, пусть рассказывает. И он начал рассказывать. Рассказывал он медленно, без интонаций, тихо и устало, как будто не он, а кто-то другой только что извергал из себя по- токи остроумия. Он надолго замолкал, подбирая слова, потом с усилием про- должал и снова надолго замолкал. Я не перебивал его. На меня сошла некая отстраненность. Мне казалось, что я смотрю какое-то жуткое кино. Что все это происходит не наяву, не с нами - настолько обыкновенными, даже тусклы- ми, были его слова, настолько не соответствовали его интонации нашему состоянию... Я даже поджал ноги - у меня появилось давно забытое детское ощущение, что под моим стулом кто-то сидит. - Год назад... Огромный, совершенно пустой город... Белые, словно в тумане, дома, слепые окна... Ни одного дерева, ни одного прохожего... Пустое небо - на нем какая-то мгла, белесая дымка... Теней нет. И я - брожу по улицам, брожу бесцельно, не знаю, кто я и откуда... И такое чувство, что я брожу по этому городу давно - может, неделю... может, всегда... Все ищу чего-то... И страх... То и дело чувствую спиной какой-то внимательный и одновременно равнодушный взгляд... Оглядываюсь - никого... Р. надолго замолчал. - Целый месяц видел этот сон. Каждую ночь. И от ночи к ночи нарастала тревога. И вот однажды... Во сне - услышал сзади шаги. И все тот же равно- душный взгляд на спине. Но знаю, что там никого нет. Не вижу, но знаю, что никого нет. И взгляд. Сверлящий. Не смогу это объяснить. Страшно. Кожа на шее пошла мурашками. Втянул голову в плечи. Иду. И слышу, - не ушами слышу, а внутри, - безжизненный голос: "Стой". Я остановился. Двинуться не могу. И тут что-то вроде острого лезвия касается моей шеи, врезается... И мрак. Да- же не мрак, а н и ч т о. Просыпаюсь в холодном поту. Утро... За окошком детские крики - футбол... Я оделся, пошел на работу... Р. замолчал, сунул в рот папиросу, закурил. - И всё? - И всё. - Ну? Р. печально посмотрел на меня, покусал губу. Я поджался, чувствуя, что он сейчас скажет что-то страшное... Стояла тишина, только гремели, качались от ветра провода за окном... - Дело в том, - отрывисто сказал Р., - что с тех пор я больше не вижу снов... * * * Сентябрь 1982, октябрь 1985
Д.Винниченко А.Погибенко БАЛЛАДА ОБ АКе маленькая поэма Все в Азии отлично, До той поры, пока За спинами привычно Болтаются "АК", И ридну Палестину Враги не покорят, Покуда в магазинах Не кончился заряд. Пускай врагам неймется, Ползут со всех сторон, Но нефть им отрыгнется, Как русский самогон. Мы всяким вражьим силам Заявим: "Вашу мать! Еще не вышли рылом Вы с нами воевать!" Пусть орды интервентов Несут нам кабалу, - Не отдадим неверным Свою аятоллу, Республике исламской В подарок, в Новый Год, Пришлет привет Казанский Пороховой завод. От козней супостата Свободу охранят Багдадский мирный атом И тульский автомат. Заморские гостинцы Послать готовы в бой, Застыли палестинцы У кнопки пусковой. Стоят они, ребята, Равны, как на подбор. Бегина кроют матом И курят "беломор", Садата с Хаадатом Оставив в дураках, Мир держат азиаты На импортных штыках. За смерть врагов проклятых, За славные дела Бик зур рахмат, ребята, Алла вас бисмилла, Давайте ж распри наши Оставим в кабаке, Сжимая с нефтью чаши В мозолистой руке... ...Наступит день, мы знаем, - Нефть высосут до дна. И даже над Синаем Окончится война, - Тогда еврей с арабом Шикарно заживет, У всех четыре бабы, И мяса полный рот. И будет все спокойно До той поры, пока Последняя обойма Не кончится в "АК"... * * *